«Помнишь, как с восходящим солнцем всё блестело и росилось?»

Мать всю жизнь ждала пропавших без вести сыновей, проплакала все глаза, потеряла зрение и умерла, так и не узнав, что произошло с ее мальчишками во время войны.

Дарья Прокопьевна Кузьмина была матерью девятерых детей, причем у нее трижды рождались двойняшки. В 1929 году она вместе с мужем Ильёй Кузмичом и оставшимися четырьмя детьми — остальные умерли от болезни и от голода, приехала из Псковской области в Чебаркуль. Семья купила домик на берегу озера. Но здесь постигло еще одно несчастье: в водоеме едва не утонул один из сыновей, который несколькими днями позже умер, как тогда говорили, «от испуга». Детей осталось трое: Евдокия, Павел и Михаил. Жили тяжело, но дружно. Разница в возрасте у братьев и сестры была небольшая, так что и работали вместе, и в минуты отдыха находили, чем себя занять. В 1933 году — 9 мая, от тифа умер глава семьи. Старшей Дусе тогда было лишь 15 лет. Мама очень переживала, даже разговаривать перестала, полгода молчала… Все тяготы семейного быта и заработка легли на плечи Евдокии и двух ее младших братьев, враз ставших «мужичками».

Павел Ильич Кузьмин

Летом 1939 года Павла призвали на срочную службу в Красную Армию. Провожая его на вокзале, ни мама, ни сестра, ни брат даже не догадывались, что они видят Павлушу в последний раз...

Красноармеец Кузьмин попал на Дальний Восток. Писал домой о том, что вступил в комсомол, готов воевать с японцами, но пока приходится только в окопах прозябать: «Три года живу в этих сопках, в ямах. Закапываемся все глубже, морозы доходят до 60 градусов. Одеты тепло, а валенок никто не выдает, мы в ботинках все. Вышлите мне носки, мерзну я». Дарья Прокопьевна сохранила все письма сына. По ним можно проследить путь солдата. Вот он сообщает, что заболел — что-то с животом. Лежал в госпитале, страшно похудел. Причем тянулось болезнь больше месяца. Лишь в декабре 1942 года Павла отправили на фронт Великой Отечественной войны. Сразу, с Дальнего Востока. Без отпуска домой. Но Павел не пал духом. Он знал, что его младший брат уже почти год воюет с немцами, и писал домой: «Еду помогать Мише громить ненавистного врага. После победы, может, встретимся. Мама, обо мне не беспокойтесь, не такт-то уж страшно, как это думается. Мы трудностей не боимся. Бьют наши немцев, как собак, без пощады, и мы готовимся к этому». Это письмо было написано Павлом 8 января 1943 года. Оно оказалось последним его посланием. Через два месяца случилось страшное. Правда, семья не узнает об этом долгие-долгие годы…

Из Книги Памяти Псковской области, т. 17, стр. 247: «Кузьмин Павел Ильич.., рядовой, г. Великие Луки, пропал без вести в феврале 1943 г.» Такое же извещение получит Дарья Прокопьевна на свой запрос после войны. И все последующие годы будет думать, где же Павлуша: может, в плену погиб, а может, жив, да без памяти… Так и умрет, не узнав правды. Ее узнает спустя 70 с лишним лет сестра Павла — Евдокия Ильинична. В 94 года ее внук Олег Батуев сообщит бабушке, что с помощью Интернета нашел могилу Павла Ильича. Олег побывал там со своей матерью Валентиной Андреевной Ершовой и привез архив, который раскрыл страшную тайну.

Вот она, папка-«скоросшиватель», на которой написано: «Акт Чрезвычайной государственной комиссии от 7.09.1943 о расправе над ранеными бойцами и офицерами Красной Армии, находившимися в 1-м армейском госпитале г. Харьков».

13 марта 1943 года в госпиталь пришел немецкий офицер и сообщил работникам, что теперь медицинское учреждение будет функционировать как «лазарет для русских военнопленных». Более 300 раненых красноармейцев немцы согнали в один корпус, забили входные двери и подожгли его. Хирург, находящийся в это время с ранеными бойцами в корпусе и чудом спасшийся, позже рассказывал: «Я был в операционной комнате на втором этаже и готовился к операции. Примерно в 15.00 услышал глухой взрыв внизу и выбежал в коридор узнать, что случилось. Медсестра мне сообщила, что немцы подожгли здание, а входную дверь заколотили. Собравшихся возле меня сестер и раненых, которые могли передвигаться, я пытался вывести в двери северной стороны здания, но они тоже оказались заколоченными. Я приказал всем подняться на второй этаж и разместиться на лестнице и в уборной. Вскоре загорелся и второй этаж, лестницу заволокло дымом. К нам приблизилось пламя. Когда выстрелы на улице прекратились, мы поняли, что немцы сели в машину и уехали. Через окна второго этажа мы выпрыгнули из горящего здания. Через несколько минут перекрытия в горящем здании рухнули, находящиеся в здании раненые сгорели. Возле корпуса лежало человек 30 выпрыгнувших в окна и пристреленных немцами».

Более 400 раненых, которые остались в других зданиях после сожжения корпуса немцы расстреляли прямо в палатах за четверо суток. Медсестра, на глазах которой это происходило, рассказывала: «Двое немецких солдат остались у входа в здание, а двое поднялись на второй этаж и начали подряд расстреливать раненых. Пробыли они там минут 10. Потом спустились на первый этаж и тоже начали расстреливать раненых по палатам. Я находилась в палате в глубине коридора, и немцы вскоре перешли туда. В моей палате было семь раненых военнослужащих Чехословацкой воинской части в СССР и двое русских. 8 из них были расстреляны, а чех заколот кинжалом».

Одна из жительниц Харькова принесла в госпиталь передачу своему мужу. Она обнаружила его труп в палате на койке — у него был прострелян глаз. На соседних кроватях лежали еще десять трупов…

Всех убитых захоронили в двух рвах на территории госпиталя. Из заключения судебно-медицинской экспертизы: «Трупы наложены тесно друг к другу в беспорядке. На вид почти всем 20-30 лет. У них обнаружены старые ранения, большей частью тяжелые, многие имеют ранения нижних конечностей, которые не позволяли им самостоятельно передвигаться. Это были лежачие раненые с повреждением костей. Установлено, что причиной смерти похороненных является большей частью сквозное пулевое ранение черепа. Выстрелы проводились в упор, что видно по костным изменениям черепа».

Всего было захоронено 1100 человек и лишь в одежде четверых обнаружены красноармейские книжки, медальоны, справки и др. документы, по которым установлены личности расстрелянных. Вот описание одного из них: «Труп мужчины среднего роста, на вид около 25 лет. Одет в нижнее белье, гимнастерку, фуфайку и ватные брюки. Старое ранение левого бедра с повреждением кости. Новое ранение — сквозное пулевое повреждение черепа: входное отверстие — на лбу, с раздроблением кости, выходное — на затылке. При трупе найдена красноармейская книжка на имя Кузьмина Павла Ильича, 1920 г. р., призванного Чебаркульским РВК Челябинской обл.».

В одном из своих писем Павел писал матери: «Лучше умереть героем, когда это потребуется, чем жить трусом!» Так и случилось — в свой день рождения, 14 марта 1943 года, в возрасте 23 лет раненый Павлуша был расстрелян немцами в упор…

Михаил Ильич Кузьмин

Миша еле дождался, когда ему исполнится 18 лет. Через два месяца после дня рождения он уже ехал на фронт. Это было 20 февраля 1942 года. И снова по письмам, сохраненным и матерью, прослеживаем путь солдата: 3-месячная учеба на младшего командира артиллерийского расчета под Ленинградом, действующая армия, ранение, госпиталь в г. Гомеле, Белорусский фронт…

Конец войны, и второго сына нет. Снова Дарья Прокопьевна пишет всюду запросы. 26 июня 1946 года получает извещение, в котором сказано: «Ваш сын красноармеец Кузьмин Михаил Ильич, находясь на фронте, пропал без вести в августе месяце 1944 года».

Уже после смерти прабабушки внук найдет в Интернете сухую запись: «Сержант Кузьмин Михаил Ильичь, 895 СП 193 СД — стрелок, сквозное осколочное ранение, проникающее в череп. Поступил на излечение в эвакопункт 13.07.44 г. в 12.00, умер от ран в 18.00. Похоронен на окраине села Малый Тартак Новомышского района Барановичской обл. (сейчас город Барановичи в составе Брестской области).

«Живые» письма…

17.08.1942: «Погода дождливая, все лето не снимаем шинели. У вас там наверное уже все поспело и скоро убирать, я бы вам помог. Опишите, что где посажено и как сохранилось в яме. Дуся, вспомни, когда я приезжал рано утром и как с восходящим солнцем все блестело и росилось — и сразу в огород...»

7.11.1942: «Мама и Дуся, обо мне не беспокойтесь. Я живу пока ничего, мирно, но скоро на мою долю выпадет истреблять фашистов, ну что же, сходим, повоюем, а если не вернусь, так уж верно такая судьба...»

10.11.42 года: «Я в действующей армии, защищаю колыбель революции, город-герой, который до сих пор находится ….. (вычеркнуто цензурой) и враг не оставил своего замысла захвата и покорения этого города. Пишите, как провели праздник Октябрьской революции. Дуся, может, у вас есть табачок, то немножко пошлите, и сухариков, а белья и другого ценного не нужно, я понимаю, как вам приходится...»

14.11.1943: «Мама, я командую отделением… Дуся писала, что ты еще хочешь приехать — это бы мамочка хорошо. И не обижайся, мама, что в прошлый раз плохо проводил. Как мог, так и проводил. Мама, приезжай еще, если можно, но ведь сейчас зима и холодно…»

18.12.1943: «Мама, еду бить фашистов, так пожелайте мне успеха!»

25.01.1944: «Добрый день, здравствуйте, мои родные мама и Дуся, а также квартиранты, соседи, знакомые и друзья! Шлю я вам свой горячий красноармейский привет и пожелаю наилучшего в вашей счастливой жизни и упорной работе. Нахожусь в полевом госпитале на излечении с 22 января, ранение у меня легкое, сквозное пулевое в области левого глаза, в щеку, не задело кости, так что скоро снова пойду бить фрицев. Погода здесь плохая, лежит снег, а сверху идет дождь, морозов нет, на дорогах везде лужи, а мы в валенках...»

3.03.1944: «Сначала не мог понять здешнего гомельского разговора, но сейчас привык и не представляет трудности… Мне все-таки интересно, как вы переживаете третью военную зиму и цело ли у вас все то, что было… Убитых немцев считать еще некогда — посчитаем после войны, если будем живы...»

9.04.1944: «Поздравляю вас с большим всенародным праздником 1-е мая и желаю долгих лет жизни. Мама, разрешите поздравить с вашим большим религиозным праздником (Пасхой)...»

22.04.1944: «Я снова еду бить фашистов, рана моя зажила...»

21.05.1944: «Все цветет уже, и птички поют, а у тебя жизнь на волоске, и пишу письмо под музыку разрывов. Вот мама как обидно, но ничего не сделаешь, нужно с этим мириться...»

22.06.1944: «Мамочка, от вас получил 3 письма, за которые очень и очень благодарю. Скоро пойдем вперед, и если останусь живой, то обязательно буду писать...»

3.07.1944: «Белорусский фронт. Перешагнули старую государственную границу и гоним еще дальше проклятых фрицев. Больше писать некогда, когда рядом разрывается металл, а над головой свистят пули, то много думать и мечтать не приходится. Но когда-нибудь напишу много. За этим до свидания, остаюсь жив и здоров, чего и вам желаю. Ваш сын и брат сержант Михаил».

Через 10 дней Миша умер от ранения в голову… Ему было лишь 20. Но он так торопился жить, что добавил себе год, написав в одном из посланий домой: «Мама, может, еще увидимся, ну а если нет, так уж наверное положено — 21 год прожил и хватит для меня...»

Дарья Прокопьевна Кузьмина умерла в 1979 году в возрасте 96 лет. Каждый день она надеялась на встречу с сыновьями или на то, что кто-то сообщит ей, как они погибли и где похоронены. Но увы! До конца дней с нею рядом была одна дочь Дуся — Евдокия Ильинична Батура. Многие чебаркульцы знали ее как прекрасного специалиста, работающего вместе с первым главным врачом Чебаркульской больницы Зоей Павловной Левчук. С 1942 года и до ухода на пенсию Евдокия Ильинична трудилась санитаркой в хирургии, имела звание «Ветеран Великой Отечественной войны».

«Моя мама умерла в 2014 году, — рассказывает Вера Андреевна Юдина. — Через два года после того, как узнала всю правду о гибели своих братьев. В ее памяти, в нашей памяти Павел и Михаил навсегда остались мальчишками — добрыми, заботливыми, любящими свою Родину и защищающими ее до последней капли крови!»

Сразу два портрета увеличила в фотомастерской Вера Андреевна. С ними она встанет в строй Бессмертного полка 9 мая.

Простите нас, Пашка и Мишка, за то, что мы живем, а вы нет. Спасибо вам, Павел Ильич и Михаил Ильич, за то, что подарили нам жизнь!

Светлана Архипова,
фото предоставила В. А. Юдина