Под маминым крылом

Жительница Чебаркуля, постоянная читательница газеты «Южноуралец» Надежда Лямина пришла к нам в редакцию, чтобы поделиться своими воспоминаниями о детских годах для рубрики «К 100-летию пионерии». Но как-то незаметно тема нашего разговора поменялась...

— В нашей семье пятеро детей, — рассказывает Надежда Александровна. — Мама была истинно верующим человеком, поэтому аборты никогда не делала. Как только переставала кормить грудью младшего, тут же беременела снова. И детей всех называла по святкам: Виктор, Николай, Владимир, Надежда и Пётр. И в кухне, и в комнате у нас стояли иконы, украшенные домотканым полотенцем с вышитыми краями. Учителя, когда приходили к нам, возмущались: «Что это такое?! Дети — пионеры, а у вас иконы расставлены!» Мама им отвечала: «А я детей молиться не заставляю! Я выросла с Богом, живу с Богом, и никто мне этого не запретит!»

Так, с пионерии, мы с Надеждой Александровной и не заметили, как переключились на разговор об ее родителях, в частности, о маме.

Евгения Дмитриевна Солодова родилась в красивой деревеньке под Ленинградом в 1917 году. Росла с мачехой: мама умерла, когда малышке было лишь два месяца. Поэтому, что такое тяжелый труд и короткий сон, постигла сызмальства. И наказывали, и работать заставляли ни свет ни заря: пасти скот, ухаживать за ним, работать в поле, а в свободное время — прясть, шить и вязать.

— Помню, как мы с мамой приезжали к этой мачехе — бабе Тане, она уже лежачей была, — рассказывает Надежда Александровна. — Мама к ней подошла, они обнялись, о чем-то тихо поговорили, может, прощения попросили друг у друга...

Когда Евгении исполнилось 16 лет, она уехала из деревни в Ленинград, училась на ткацкой фабрике, работала, как раньше говорили, «в няньках» — ухаживала за чужими детьми. Позже трудилась буфетчицей при больнице имени И. И. Мечникова. Там и познакомилась с раненым красноармейцем Александром Почтарёвым, который был на 17 лет старше Евгении.

Он попал на излечение с финской войны. На то время жена Александра Ивановича — учительница, коммунистка, была репрессирована. В одной из деревень Новгородской области, где проживала семья, осталось трое сыновей.

В общем, так сложилось, что в начале Великой Отечественной войны, когда из Ленинграда эвакуировали жителей по железной дороге, в состав эшелона попала Евгения уже с грудным ребенком и сыновья Александра — практически ровесники своей мачехи. Они отправились в Чебаркуль. Евгения Дмитриевна позже рассказывала дочери Надежде: «Немецкие самолеты начинают бомбить, состав останавливается, все выскакивают в поле. Вокруг полно убитых и раненых, а снаряды продолжают сыпаться. Выскочив так несколько раз с мальчишками, я подумала — будь что будет, больше из вагона не вылезу! При следующих бомбежках все люди бежали, а мы оставались, сидели, прижавшись друг к другу. Слава Богу, добрались целыми».

По приезду в Чебаркуль многих расселили в частные дома, в деревни. Мест не хватало, приходилось рыть землянки. В одной из них поселилась Евгения с мальчиками. Больше месяца выживали, как могли, пока не приехал Александр. Малыш у Почтарёвых тогда не выжил. Второго, по рассказам Евгении Дмитриевны, задавили еще у нее в животе, когда она стояла в очереди за хлебом в магазине возле хлебозавода.

Отец устроился обходчиком железнодорожных путей, там и работал всю жизнь, промышлял рыбалкой, писал стихи.

— Мама много чего мне рассказывала о жизни в землянке, а после в бараках, которые были построены на улице Крылова, — рассказывает Надежда Александровна. — Жили тогда все дружно, помогали друг другу. Однажды к маме заглянула соседка-казашка. Увидела, как та лепит пельмени с картошкой и задумчиво удалилась. Через некоторое время вернулась и спросила: «Женя, у тебя есть белый нитка? У меня черные нитка есть, а белый нет!» Мама дала ей нитки и немного погодя пошла посмотреть, что она делает. Казашка усердно сшивала по краям пельмени...

Пятеро детей Почтарёвых родились сразу после войны, уже в бараках. К тому времени сыновья Александра повзрослели и разъехались учиться.

— В бараках у каждой семьи были сарайки, — вспоминает Надежда Лямина. — Там держали птицу, скот. У нас, к примеру, всегда был поросенок, куры, а еще мы разбили огородик под окнами. Туалет для всех — на улице. И колонка: в ней набирали ведра с водой, носили в барак, стирали в корыте, там же купали маленьких детей. Комнаты в бараках не закрывались, воровать было нечего, да и жили как-то почти на равных. У всех в комнатах стояли стол и кровати. У нас, правда, еще помещался ткацкий станок. Мама ткала половики, которые у меня сейчас до сих пор хранятся в саду. Она умела все: шила детям фуфайки, вязала. Отец умер от тяжелой болезни в 64 года. Мне тогда было 9 лет, а младшему Пете — 6. Мама вынуждена была одна нас пятерых поднимать. Зарабатывала собственным трудом: стирала халаты для магазинов, столовых. Прибиралась в чужих квартирах, мыла полы в подъездах. Люди, которые ей платили за это, были доброжелательными — угощали сладостями еще и нас, малышей. Благодаря маме мы никогда не голодали. Поднималась она в 4 утра. Тесто заведет и с лукошком в лес. Прибежит — тесто уже подошло. Когда мы просыпались, нас на столе ждали пирожки с ягодами и жареная картошка с грибами. Где там калории набрать? Мама худенькая всегда была, стройная, подвижная, люди не давали ее возраст, думали, она младше. И несмотря на такую тяжелую жизнь, мама всегда улыбалась, шутила, в общем, была оптимистом...

Когда дети немного подросли, пошли в школу, семья переселилась в «хрущевку» на улицу 9 Мая, 20. Надежда Александровна запомнила, что тогда в доме газа не было, в квартирах стояли титаны. А в подвалах хранились уголь, дрова. Принесешь, затопишь титан, появляется вода горячая — можно купаться, стирать. Чтобы было тепло, топили печки. Маленькая Надя была для своей мамы первой помощницей.

— Как-то раз к нам пришла знакомая мамы. Жили мы бедно. А эта тётя вдруг говорит маме: «Женя, я не думала, что ты так чисто живешь. У тебя столько ребятишек, и одни мальчишки практически!» Да, у нас в арке тогда висели плюшевые шторы, на окнах — занавесочки, цветы в больших банках из-под повидла: я эти банки оборачивала фотографиями и картинками из журналов и склеивала лейкопластырем. Мама тогда ответила: «Это у меня все Наденька: и стирает, и прибирается, и готовит!» Еще помню, как однажды мама привела меня на базар, который находился в районе нынешнего городского загса. Там продавали подержанные вещи. Я еще в школу не ходила. «Наденька, выбирай платье, какое тебе понравится!» — сказала мне мама. А бабульки поморщились: «Подумаешь, какая важная девочка — «выбирай». Что купила, то пусть и надевает!» На что мама как отрезала: «Она у меня одна доченька, остальные все мальчишки!»

Помнит Надежда Александровна, как, учась в пятом классе, сама заработала на форменное платье: рукав три четверти, талия заниженная и юбочка в складочку. У всех одноклассниц платья коричневые, а у Наденьки — бордовое. Да еще в придачу драповое пальто с меховым воротничком! Всего-то девчушке надо было несколько месяцев мыть подъезд, собирая с каждой квартиры за работу по 50 копеек.

На пенсию Евгения Дмитриевна ушла из ГПТУ-12. Сначала она трудилась там кухработницей. Потом получила разряд повара. Ее очень любили ученики, особенно, щи, которые готовились с секретом. Тётя Женя, как звали повара ребята, клала в кастрюлю перловку, оставшуюся с вечера. Щи получались густыми, наваристыми, ложка в них стояла. А когда мальчишки просили добавку, тётя Женя не отказывала, хотя еда была распределена: хоть дно в тарелке, но закрывала.

Так незаметно пролетела жизнь. И стала тётя Женя «бабой Женей»: помогла своим детям воспитать 12 внуков.

— Была над ними как курица-наседка над цыплятами, — с улыбкой рассказывает Надежда Лямина. — Научила многому: мой сын с дошкольного возраста, а сейчас ему пятый десяток лет, вяжет носки и варежки. Каждая важная дата у мамы была отмечена в блокноте. Со своей пенсии она умудрялась всех поздравить с днем рождения. До сих пор храню в семейном архиве ее открытки, адресованные моему ныне покойному мужу. Все они начинаются со слов: «Многоуважаемый зятёк Толя!..» Причем, имея за плечами два класса образования, писала очень грамотно, соблюдая все запятые!»

Внезапно Надежда Александровна тяжело вздыхает, как бы подводя невидимую черту нашему разговору:

— Мама мне всегда говорила: «Наденька, как хорошо, что ты у меня есть!»

Когда она болела, я полгода у нее жила. К мужу и сыновьям убегала, чтобы только еду приготовить. Однажды возвращаюсь к маме, она сидит: на голове платочек, в руках завязанный узелок, в нем, как сейчас перед глазами, — пачка соли, сухари и крышка от кастрюли. «Мама, — спрашиваю, — ты зачем это взяла?» Отвечает: «Так сейчас состав подадут, ехать надо домой, в Ленинград...»

Умерла Евгения Дмитриевна Почтарева в 2004-м, на 86-м году, завершив все, что только могла в этой жизни.

Какой объем испытаний может взять на себя материнское сердце? Столько, сколько понадобится и ни грамма меньше. Мы помним вас, наши «небесные» ангелы-хранители! Мы любим вас, наши «земные» мамочки! Нам тепло и уютно под вашим крылом. Будьте здоровы и радуйте нас каждой минутой своей жизни.

Светлана Архипова,

фото из архива семьи Ляминых